Китай: марксизм или конфуцианство?

Китайские руководители почти перестали цитировать Маркса, но зато все чаще обращаются в своих выступлениях к мудрости Конфуция. В этом многие наблюдатели увидели поиск Китаем своей собственной модели общественного устройства, свободной от любых западных влияний.

Китайское руководство пытается с помощью пропаганды наследия Конфуция преодолеть кризис ценностей, который явился следствием бурного и противоречивого развития Китая в годы реформ.

По мере экономического развития и выхода Китая в мировые лидеры, интерес в стране к традиционной культуре не только не снижается, но наоборот — растет. Из-за падения доверия масс к официальной марксистской идеологии, руководство все более активно пропагандирует традиционные ценности, так или иначе связанные с конфуцианством.

В стране работают ранее закрытые конфуцианские храмы, проводятся представительные международные конференции, посвященные наследию древнего философа. Родина и дом его потомков в местечке Цюйфу в провинции Шаньдун стали местом паломничества китайских и зарубежных туристов. По всему миру на государственные средства Китай создает Институты Конфуция, цель которых – популяризация китайской культуры, языка, литературы и философии. Наконец, в политический лексикон возвращаются некоторые понятия социальной теории конфуцианства.

Ближайшая цель общественного развития теперь — не коммунизм, а «сяокан» (общество средней зажиточности), вместо революции – «чжунюн» («срединный путь»), вместо классовой борьбы – «человек – в основе всего». При этом все прошлые достижения китайской цивилизации, а также нынешние экономические успехи в некоторых работах китайских теоретиков приписываются конфуцианству и особенностям национального характера китайцев.

Между тем еще недавно зарубежные исследователи объясняли все неудачи страны влиянием того же учения. Конфуцианский коллективизм, которым теперь объясняется успех китайских компаний, ранее винили в полном огосударствлении экономики и сдерживании частной инициативы.

В период «большого скачка» и «народных коммун» сам Мао Цзэдун использовал термин «датун» ( великое единение), когда говорил о необходимости ликвидации частной собственности. Конфуцианский упор на роль образования и культуры обвиняли в препятствовании распространению технических знаний. Конфуцианскую мораль осуждали за жестокость по отношению к тем, кто отличается оригинальностью мышления. В результате, сторонники уникальной роли традиций в истории Китая сначала объясняли ими политику Мао Цзэдуна и экономический коллапс, ею вызванный, а затем ими же – экономический подъем, вызванный реформами Дэна Сяопина.

Интересно, что кроме тех, кто объясняет нынешние успехи и прошлые провалы Китая тотальным влиянием традиционной культуры, есть и те, кто в этом влиянии сомневается. Согласно противоположному мнению, не традиционная культура стала причиной как упадка страны при Мао Цзэдуне, так и нынешнего ее подъема.

Еще недавно сами китайцы вовсе не воспринимали республиканский Китай как продолжение имперского. Борьба за республику велась под лозунгами ликвидации господства неханьской династии Цин, а затем новое понималось как полное отвержение конфуцианства, литературного языка вэньяня, и всего старого, отсталого и «феодального».

И лидеры движения за новую культуру, и Мао Цзэдун считали конфуцианство главным врагом и весьма преуспели в уничтожении конфуцианского наследства. И сегодняшние попытки официальных кругов, в условиях отсутствия «правильных» моральных ориентиров у молодежи, вновь использовать некоторые конфуцианские ценности и теории, только свидетельствуют о том, насколько глубоко зашел процесс «вестернизации» на самом фундаментальном уровне.

В любом случае, говоря о современном Китае, следует иметь в виду, что, помимо теории незыблемости традиций, на Западе и в самом Китае существуют и другие подходы. Пожалуй, наиболее ярким критиком теории об уникальной роли конфуцианства в модернизации Китая был американский историк Джозеф Левинсон, посвятивший доказательству смерти китайского конфуцианства в ХХ веке публиковавшуюся с 1958 по 1965 годы трилогию «Конфуцианский Китай и его современная судьба». Главный вывод Левинсона состоит в том, что лишь благодаря Западу Китай мог совершить переход от традиционного обществу к современному. Менее радикальную позицию занимает один из наиболее глубоких специалистов по китайской культуре американский исследователь тайваньского происхождения Ду Вэймин. По его мнению, практически задавленная вестернизацией китайская традиция все же имеет шанс возродить некоторые свои элементы в будущем, смягчить западный «меркантилизм» и способствовать созданию конструктивного синтеза.

В любом случае, говорим ли мы о смерти конфуцианской традиции в ее классическом смысле или о ее возможном синтезе с внешними влияниями, эти внешние влияния сыграли значительную роль в китайской истории ХХ века, коренным образом изменив китайское общество. Их невозможно не учитывать, сводя все лишь к простому возрождению старого в новых формах. К ним относятся пришедшие с запада буддизм, христианство, да и сам марксизм. Кстати, в последнее время в Китае наблюдается не только «конфуцианское возрождение», но и повышение интереса к христианству и другим религиям. Не только конфуцианство, но и синтез всех этих учений в его преломлении к практическим задачам общества определяет культурную основу успехов современного Китая и его будущий путь.

Александр Лукин



Добавить комментарий