Тень китайской угрозы. Демографический и военный аспекты

Их больше миллиарда! Они заполонят всё, погубят Россию, удушат её в своих объятиях!

Сегодня, когда Россия, поссорившись с Западом, разворачивается на Восток и демонстративно сближается с Китаем, подобные предостережения звучат всё чаще и чаще.

Под знаком китайской угрозы начиналось наше детство. Помню, как в мамином школьном песеннике мне попались строки «Русский с китайцем братья навек!», и мама объяснила, почему теперь это не так, поведав про остров Даманский и про оскорбительные выходки хунвейбинов, которых отучили показывать голый зад России, только вывесив на нашем берегу Амура портреты Мао.

«Доброе утро, дорогие советские товарищи, временно проживающие на китайской территории!» — про такое начало трудового дня в Приморье, оглашаемом репродукторами из-за близкого рубежа, рассказывала учительница на уроках географии.

Первый осмотр в военкомате мы проходили, когда разгорелся китайско-вьетнамский конфликт, или, как шутили тогдашние острословы, Первая Социалистическая (по аналогии с Первой Империалистической 1914–18 гг.) война. Сидя в очереди между кабинетами окулиста и хирурга, я мысленно подсчитывал, сколько миллионов солдат могут призвать китайцы и на сколько больше дивизий, чем тридцать восемь лет назад Вермахт, они против нас готовы двинуть. Брата провожали служить на китайскую границу, на станцию Учарал, как на потенциальную линию фронта.

Ожидание войны с Китаем витало в воздухе. Мы мурлыкали «Вальс китайских парашютистов» на популярный мотив Паулса — «лица жёлтые над городом кружатся…» Мы рассказывали футурологические анекдоты: «На китайско-финской границе всё спокойно» или «Почему на большой жёлтой карте осталось маленькое красное пятнышко?

Потому, что азербайджанцы до сих пор в Москве Центральный рынок удерживают». Как видим, юмор получался довольно мрачный — астрономическая численность наших восточных соседей довлела над умами, заставляя делать пессимистические прогнозы.

Ныне о войне речи нет, но страх перед китайцами остался. То и дело приходится слышать, что они уже заселили наш Дальний Восток, рано или поздно займут всю Сибирь и в любом случае подомнут под себя Россию как бесправного сателлита. Даже экономическое сближение с КНР вызывает опасения.

Необходимо понять, до какой степени оправдан страх перед Жёлтым Миллиардом. Сколько в нём трезвой оценки ситуации и сколько иррациональной фобии. Что в действительности представляет собой феномен китайской угрозы?

Самая выпуклая грань проблемы — демографическая. В русской Азии проживает едва ли 30 миллионов людей, в Китае — почти 1 миллиард 400 миллионов. Пропорция действительно выглядит устрашающе. Однако необходимо знать, что тысячу лет назад китайский численный перевес был ещё более значительным.

Население империи Сун оценивается в 100 миллионов человек, а количество русичей (не в Сибири, конечно, в Сибири нас тогда и в помине не было, а на всей территории нынешней РФ) вряд ли превышало два миллиона. То есть, если считать не за Уралом, а в целом, их было больше чем нас не в десять раз, как сейчас, а в пятьдесят. Но это огромное неравенство не помешало русским к середине семнадцатого века добраться до Байкала и Охотского моря, в то время как ханьцы продолжали недвижно сидеть за Великой Китайской стеной.

К моменту подписания Пекинского трактата 1860 года, определившего современную границу России с Китаем, в русской Азии проживало не более 3 миллионов жителей. Число подданных Цинской династии в то время приближалось к 400 миллионам. Тем не менее, русский миграционный поток сразу хлынул в Приморье, и за полвека число наших поселенцев более чем на порядок превзошло число китайцев, когда-либо добиравшихся до северных берегов Амура и Уссури. Корейцев, и тех в Приморье оказалось больше, хотя Корея по сравнению с Китаем — относительно небольшая страна.

На протяжении всей своей истории китайцы, несмотря на выдающуюся плотность населения и земельную тесноту, вели себя как осёдлый, малоподвижный народ, не склонный к заселению новых мест. И сегодня этот поведенческий архетип не изменился. Как утверждают очевидцы, русских в Хайхэ можно встретить чаще, чем китайцев в Благовещенске.

А мой товарищ, вернувшийся из Хабаровска, на вопрос, много ли там китайцев, с оттенком иронии ответил: «Кавказцев больше». Не знаю, насколько достоверны его наблюдения, но статистика вполне достоверно сообщает, что среди постоянного населения России в 2010 году насчитывалось всего лишь 28 943 китайца. Выходцев из КНР оказалось в двадцать с лишним раз меньше, чем, скажем, азербайджанцев.

О какой демографической угрозе можно вести речь, если миграционный поток из Китая намного слабее потока из маленького Азербайджана? При таком раскладе за судьбу центрального рынка не только в Москве, но и во Владивостоке можно быть абсолютно спокойным.

Никакой почвы не имеет миф о какой-то особой китайской плодовитости, благодаря чему они, якобы, умножаются в геометрической прогрессии и скоро покроют весь Земной шар. По оценкам демографов, за последнее тысячелетие русские в среднем умножались в пять раз быстрее китайцев, а ареал нашего расселения на поверхности Земли увеличивался в пятнадцать раз быстрее. Во второй половине двадцатого века положение изменилось и китайская рождаемость превысила русскую, но это всё же относительно короткий период, который нельзя рассматривать, как правило.

Уже сейчас русская рождаемость снова превышает китайскую. Так, при нынешнем уровне рождаемости на сто китаянок приходится в среднем 155 детей, а на сто россиянок — 175. Для тех, кто считает, что наш перевес обусловлен исключительно южанами, уточню: на сто этнических русских мам приходится примерно 168 детей, а на сто этнических ханьских — примерно 152 (и в России, и в Китае рождаемость национальных меньшинств несколько выше рождаемости большинства, причём у нас этот разрыв меньше, чем в КНР).

Спору нет, резкое снижение рождаемости у наших восточных соседей обусловлено жёсткой демографической политикой, предусматривающей высокие налоги на второго и последующих детей в китайских семьях. Но вот Сингапур — независимое государство, населённое преимущественно китайцами, — никаких мер по ограничению рождаемости не вводил и стал, тем не менее, мировым демографическим аутсайдером. На сто современных сингапурок (в большинстве своём этнических китаянок) приходится всего 78 детей! Выходит, ни о какой исключительной генетической плодовитости китайцев и речи быть не может.

Огромная численность населения этой страны обусловлена, во-первых, исключительной древностью их цивилизации, плотно освоившей каждый клочок своей земли ещё двадцать веков назад, когда наши малочисленные предки (это справедливо не только для русских, но также для немцев или англичан) ещё бродили в лесных дебрях, промышляя охотой и собирательством.

А второй причиной популяционных рекордов китайского народа является его исключительное миролюбие, в результате чего военные потери китайцев за двадцать последних веков оказались несопоставимы с чудовищными потерями европейцев, вечно враждовавших друг с другом и со всеми своими соседями.

Если Европейская цивилизация с момента своего рождения представляла собой феодальное лоскутное одеяло, где непрерывные рыцарские турниры сменялись междоусобными войнами, где за Крестовыми походами следовал Дранг нах Остен, а за Конкистой в Новом Свете — колониальные экспедиции в Старом, и только в последние десятилетия на крови и костях многовековых войн состоялось примирение народов в форме ЕС, то Китайская цивилизация впервые сумела объединить свои враждующие царства ещё в третьем веке до нашей эры.

Хотя с тех пор мирная история Китая регулярно прерывалась гражданскими и военными катастрофами, эта огромная страна-цивилизация достаточно быстро восстанавливала единство и относительный покой. Какое-то подобие Столетней, Тридцатилетней или Семилетней войн, когда примерно равные по численности стороны боролись друг с другом до полного истощения сил, в китайском прошлом найти трудно.

Также не было в нём ничего похожего на наполеоновскую или гитлеровскую эпопею, когда цвет целой нации по воле маниакального честолюбца отправлялся на смерть в чужую землю. Конечно, если бы китайцы стремились в завоевательные походы с такой же одержимостью, с какой испанцы в 1520-м, французы в 1805-м или немцы в 1939-м, они действительно имели бы шанс покорить всю планету.

Не зря сам Бонапарт предлагал не будить спящего азиатского гиганта, потому что, проснувшись, он повергнет мир в трепет («La Chine s’éveillera, le monde tremblera»). Этот страх перед китайским пробуждением — плод типично европейского менталитета, для которого неустанное покорение окружающих кажется естественным состоянием духа.

Наоборот, то, что люди Запада считают сном, — вполне естественное состояние для китайцев. В основе их житейской философии лежит не расширение пространства, а его гармонизация; не экспансия, а сосредоточение; не менторское назидание, а медитация.

Китайцы совершенно не склонны к жертвам ради захвата новых земель. Бабушка моего однокурсника, детство которой прошло на Китайской Восточной железной дороге, неоднократно повторяла: «Нет нации воинственней японцев, и нет нации смирнее китайцев». Они в принципе не готовы нести заметные военные жертвы.

Наглядный пример — та самая Первая Социалистическая война, когда армия огромного государства, потеряв около 20 тысяч бойцов убитыми и ранеными, прекратила наступление и оставила занятые за полтора месяца боёв вьетнамские города. Многозначительная цифра: в КНР за один день рождалось больше мальчиков, чем погибло солдат за всю китайско-вьетнамскую войну 1979 года. Но понесённых потерь, почти незаметных на фоне колоссальной демографической массы, оказалось достаточно, чтобы Пекин свернул военную операцию и отказался от дальнейших военных действий.

Такое решение целиком соответствует китайской военной традиции. Когда перед страной вставал выбор: вести кровопролитную войну или пойти на уступки сравнительно малочисленному противнику, — полководцы Срединной империи всегда выбирали второй вариант. Такой выбор кажется нам не слишком почётным, зато вероятность исторического китайца умереть на поле брани, или от руки вооружённого мародёра, или из-за голода и болезней, вызванных военным опустошением, была существенно меньше, чем у исторического европейца.

Отсюда и миллиард жителей. Этот результат обеспечили плодородная, давным-давно освоенная земля и относительно мирная история. Мифическая плодовитость не имеет к китайским демографическим рекордам никакого отношения. Поэтому рассматривать рождаемость как главный фактор китайской угрозы в корне неверно.

Несмотря на свою огромную численность, китайская нация никогда не была готова и, скорее всего, не будет готова впредь оказывать миграционное и тем более военное давление там, где встречает ощутимое сопротивление. Добавим, что при современном уровне рождаемости население КНР уже в тридцатые годы начнёт сокращаться. Если русские сохранят способность защищать свою территорию, китайская демографическая угроза, даже при сложившемся не в нашу пользу диспаритете населения, не приобретёт драматического характера.

Страх перед Жёлтым Миллиардом — результат экстраполяции европейских норм поведения на иную цивилизацию, к которой эти нормы не применимы. Специфика китайского менталитета не позволяет рассматривать эту страну как надёжного союзника в военных действиях, но и воспринимать КНР как источник серьёзной военной угрозы тоже нет оснований.

Владимир ТИМАКОВ